Я — это целое кладбище нереализованный планов и неиспользованных возможностей.
Один из моих промахов — неотправленные письма.

Пока я был в Европе, мне очень хотелось отправить эти прекрасные открыточки с красивыми видами потасканных достопримечательностей. Но в этом году все было слишком быстро, мы нигде не жили дольше дня, поэтому времени на почту совсем не оставалось, успеть бы до гостиницы добежать.
Тем не менее, у меня остался ворох коротеньких стихотвореньиц, которые я планировал с помощью волшебства отправить нескольким людям.

Так как этого уже никогда не случится, то вот просто некоторые стихотворения вместе с адресатами.

Исаия
Ты вырос резко: с пророка и до божка,
В единый миг поднялся повыше стен.
Так душно летом, даже гудит башка,
Спина горит, как будто обожжена,
А фотки с отпуска — словно бы post mortem.

В твоих глазах — бессчетные строчки цифр,
А в пальцы въелись вереницы букв,
А в каждой песне — какой-то особый шифр,
И ты однажды все-таки убежишь
Туда, где холод — твой йотунхеймский друг.

Сбежишь тогда, как кончишь свою войну,
Когда искупишь каждый чужой грешок.
Тогда ты сядешь с девой на лошадиный круп,
Тогда валькирия затрубит в трубу.
...Во льдах Вальхаллы новый пророк-божок.
*
Тини
Кевин почти счастливый; он взял иголку,
Губ уголки прилежно пришил к ушам
И сами губы заштопал — и с чувством, и с толком —
Негоже их рваными оставлять надолго,
А то ведь могут и расползтись по швам.

Кевин почти счастливый: он поджигает
Дома из спичек, и все любуется, как горит.
Он весь составлен из злых привычек
И всех в эфире подряд величит —
И лишь с Диего он говорит.
*
Маиру
Лето — рукой за горло, лето — плащом на плечи,
Лето — шарфы с кистями вяжет Господь крючком,
Минуло вновь полгода, воском обмякли свечи.
Мария не замечает, что нынче всегда "при чем".

Мария пьет крепкий кофе, жару проклиная тихо,
И прячет, скрипя, подальше не-клетчатый теплый плед.
Мария почти довольна, закончились рецидивы.
Мария немного старше "влюблен-и-семнадцать-лет".

@темы: Рихито-сама, wtnv: guns don't kill people, возьми на кухне нож, разрежь меня на части

---

побег | не отпускай меня

– И когда ты собирался мне об этом сказать? – Тайлер смотрит исподлобья, немногим уступая Джеймсу в тяжести взгляда.
– Когда-нибудь, – цедит в ответ Джеймс. Руки в карманах джинсов, глаза устремлены куда-то в район плинтуса, на лице читается неудовольствие, граничащее с отвращением.
– Ты обещал, что такое не повторится, – Тайлер в двух вздохах от того, чтобы ударить кулаком об стену. Он едва заметно сдвигает брови, и одно это выдает огромное количество злобы, сгустившейся в нем.
– Бес попутал, – ухмыляется Джеймс за секунду до того, как получает пощечину.
Пока он пытается подобрать слова или хотя бы до конца осознать произошедшее, Тайлер со щелчком закрывает за собой дверь.

Джеймс любит сбегать; кажется, это одно из немногих занятий, приносящих ему удовольствие. Ему все время тесно и горько, постоянно душно и терпко. Он выходит из аудитории посреди пары; отворачивается посреди разговора; отлучается посреди обеда; посреди учебного года улетает в другой город.
А теперь вот попросту уходит. Отовсюду.
Тайлер даже не спешит, когда идет по коридору – он знает, что Джеймс не будет его догонять. Джеймс слишком самодостаточен для того, чтобы следовать за кем-то. Вот и сейчас, когда Тайлер было поверил в то, что у них все хорошо, и жизнь Джеймса, кажется, наладилась, он сбегает.
*
– Источники говорят, ты увольняешься, – пять минут назад Тайлер пришел к Джеймсу, чтобы лично задать ему этот вопрос. Чтобы убедиться в том, что все это неправда, потому что, ха-ха, ничего не существует, а источники ничего не доказывают.
– Так и есть, – ответил Джеймс совершенно спокойно, разве что поморщившись – он не слишком любит, когда с ним кто-то заговаривает первым.
– Мне сказал твой… друг.
У Джеймса есть друзья, хотя по нему и не скажешь. У Джеймса есть личная жизнь, хотя по нему и не скажешь. У Джеймса есть Тайлер – но, кажется, этого не скажет и сам Джеймс.
– Я не знал, как ты это воспримешь, – Джеймс неопределенно пожал плечами.
Тайлер тогда с неожиданной злостью подумал, что кто-то может знать о Джеймсе – его Джеймсе – больше, чем он сам. Кому-то Джеймс доверяет больше, чем ему.
Да что уж там. Джеймс кому-то доверяет. Ну надо же.
*
Тайлер слишком устал от всего этого, чтобы возвращаться к Джеймсу и просить его остаться. Тайлер слишком устал; он пережил исчезновение Джеймса, возвращение Джеймса, ссору с Джеймсом, примирение… Но Джеймс никак не может прекратить этот цирк. Джеймс слишком спонтанный и недоверчивый, а ведь Тайлер был уверен, что пересек границы, которые не позволено пересекать всем прочим. У него в мыслях не было слова «приручил», но, откровенно говоря, что-то подобное проскальзывало.
Видимо, он сильно переоценил себя. Или Джеймса.

Проблема не столько в увольнении – работа не единственное связующее звено, – сколько в привычке Джеймса не задумываться о других людях в своей жизни. К тому же, уходя с работы, он собирается разорвать все связи. Он всегда так – просто берет и исчезает. Сначала привязывает себя к чему-то, а потом оставляет разом, бросает.
Тайлер чувствует себя брошенным, и это, признаться, не лучшее ощущение в жизни.

Джеймс не приходит к нему вечером, и Тайлер думает, что пора ему привыкать к размеренному быту в одиночестве. В тишине читать рефераты, за ужином смотреть не только новости с приглушенным звуком, а перед сном читать книгу.
Это почти та жизнь, о которой когда-то мечтал Тайлер: любимая работа, никаких внешних раздражителей, масса свободного времени. Почти – потому что все-таки чего-то не хватает (сначала Тайлер говорит про себя: «кого-то», но быстро исправляется).
Он должен был хотя бы посоветоваться, – вместо того, чтобы читать рефераты, думает Тайлер.
Он должен был сказать об этом, – вместо того, чтобы смотреть телевизор за ужином, думает Тайлер.
Он должен был остаться со мной, – вместо того, чтобы читать книгу перед сном, думает Тайлер.

На следующее утро Джеймс как ни в чем не бывало приходит в университет; Тайлер проходит мимо него и по прочно укоренившейся привычке с легким кивком головы желает ему доброго утра. Джеймс усмехается как обычно, отвечает неясным бурчанием и уходит к себе, оставляя Тайлера со страшным вакуумом вокруг него.
День длится так медленно, и никак не хочет кончаться. Тайлер показывает на воображаемых картах воображаемые города, которых, возможно, никогда не существовало: как чувств Джеймса к нему, к примеру. Джеймс ждет его у выхода из аудитории, делая вид, что беседует со стеной.
– Не ожидал тебя здесь увидеть, – Тайлер выходит последним и прикрывает за собой дверь.
– Да и я обычно по-другому провожу свое время, – Джеймс поводит плечом и поднимает свой тяжелый взгляд на Тайлера. – Прости меня.
Тайлер не помнит, чтобы Джеймс хоть раз просил у него прощения. Он помнит, как Джеймс бежал за ним, а ветер едва не проходил его насквозь; помнит, как Джеймс лежал у него на коленях, настолько обессиленный, что мог только цитировать античную литературу; помнит, как Джеймс надевал свою любимую футболку на три размера больше положенного и на память читал ему стихи Сологуба, а в редких случаях – прозу Набокова. Но извинения – это было что-то новенькое.
– Куда угодно, только бы подальше отсюда, – Джеймс говорит так, будто первую половину речи успел рассказать стенду с информацией для студентов, и теперь продолжает начатое. – Я и так здесь задержался.
Да, думает Тайлер, еще бы: когда все его однокурсники разбежались, стоило им снять мантии с малиновой отделкой капюшонов, он остался здесь, со своим непропорционально большим шарфом чести и кисточкой отличия на квадратной шапочке.
– Я не… – Тайлер пока что не уверен, что имеет желание произносить это, но, в конце концов, пришедший к нему Джеймс – это больше, чем он мог ожидать. Он слишком любит Джеймса, чтобы не сказать этого. – Я не хочу, чтобы ты уходил, Джеймс.
Они молча идут по коридору до лестницы и обратно, словно что-то забыли в пустой аудитории.
– Пожалуйста, – Тайлер смотрит прямо перед собой, но локтем чувствует руку Джеймса, – останься.

Видит небо: он не хотел просить, он никогда ничего не требует от Джеймса. Но если сейчас не сделать этого… – Тайлер боится заканчивать эту мысль.
В конце концов, они взрослые люди, и каждый принимает такие решения, которые ему по душе. Джеймсу виднее, и он имеет полное право отказать.
Они снова оказываются в пустой аудитории и прикрывают дверь.
– Ты знаешь, – Джеймс задевает его кистью руки, – может быть, мне здесь даже нравится.
Тайлер поворачивает голову. Ладонь Джеймса ложится на его плечо.
– Я думал сегодня ночью о своем… – между ними повисает слово «побег», но вслух он произносит: – …увольнении.
– И что же ты надумал? – Тайлер чувствует, что его дыхание сбивается.
– Возможно, я был неправ.
Джеймс прижимается лбом к плечу Тайлера и выдыхает. Наверное, стоило бы его оттолкнуть; наверное, стоило бы его прогнать; наверное, стоило бы сказать, что к нему больше нет доверия; – но вместо всего этого Тайлер только прижимает к себе Джеймса так крепко, как только может.
– Не оставляй меня, – куда-то в небытие шепчет Тайлер.
– Не отпускай меня, – слышит он в ответ.

@темы: Рихито-сама, ангелы - всегда босые...

---

Название: post mortem
Автор: [J]Mikado Sartre, the Desperate Times journalist[/J]
Фандом: ОЧ
Размер: драббл, 704 слова
Персонажи: Санура,

спойлер

Категория: джен
Краткое содержание: Санура отвыкла просыпаться.

текст

@темы: сказка, ангелы - всегда босые..., Рихито-сама, Идем! Ты мой! Кровь - моя течет в твоих темных жилах

---

Я умножаю на бесконечность синий цвет, когда вдыхаю аромат лаванды и винограда. Душный воздух тяжелый и густой после грозы, трава немного примята. Пчелы, бессчетное множество которых роилось над бледно-фиолетовыми кустами, попрятались от тяжелых капель, и теперь поразительно громко без них. Нет ни жужжания, ни терпкого на слух гула, но и тишины, которая выражалась в этих монотонных звуках, тоже нет.
Небо не такое синее, как твои глаза.
Я чувствую ощущение утраченной красоты, и это застревает у меня в горле. Красота, которая была всеобъемлющей, ни с чем не сравнимой, огромнее света солнца. Она заслоняла собой свет солнца. Она ослепляла и точно так же не давала дышать, как ее отголосок. Сейчас видны звезды, когда темно – и нет звезд, когда небо затягивается тучами. Не осталось ничего того болезненного, ничего жестокого, ничего опустошающего, не осталось ни-че-го.
Летние ночи тяжелые и душные, пахнут они лавандой и виноградом. Когда идет дождь и сверкают молнии, иногда гаснут фонари – они тоже не могут дышать. Они задерживают дыхание и зажмуриваются, когда очередная молния пересекает небо из конца в конец, холодная и тонкая. Фонари светят как обычные лампы, желто-бело, прерывисто.
Когда я выхожу под дождь и вижу молнии, я вспоминаю твой голос и глаза, синее неба.
А если зажмуриться, то не останется ни-че-го.

@темы: Рихито-сама, ангелы - всегда босые...

---

Сегодня день рождения у одного очень важного человека.
Важного — для меня? Я уверен, что для целого света, ну или хотя бы для многих-многих человек.
Этот человек поддерживал меня тогда, когда все советовали бросить всё. Этот человек вдохновлял меня. Этот человек склеивал и сшивал лоскуты моей растерзанной души, заново вылепливал мое сердце и бережно собирал шаткую конструкцию воедино.
Этот человек прекрасен. Она — она прекрасна. Она светлее самого золотого полдня. Она талантлива, как мастера, как асы.
Как-то я сказал, что мы Антуан и Анни со счастливым финалом — и плевать, что это было почти не про нас. Про нас.
Нас.
Принцесса.
Вторая половина от львиного сердца.

Наша маленькая стая.

...Но если бы душа у него все же была, он мог бы отдать ее Лисе. Мог бы накинуть свою душу ей на плечи, защищая от ветра. Мог бы укутать душой ее шею, чтобы она не простудила горло. Мог бы.

*
Белые цветы напоминают одуванчики, а еще они похожи на хлопок, а еще похожи на крошечные воздушные шарики. Они будто бы вобрали в себя все тепло солнца. Кажется, что каждый стебель — это крошечный волшебный посох, который дарит миру день. И пока они есть, не страшна никакая тьма.
Лиса не боится тьмы, не боится темноты, она даже ждет наступления ночи. И все же Лиса предпочитает думать, что белые цветы похожи на снег, и что вот-вот наступит зима, и что дороги заметет снегом, совсем как эту клумбу. Пустыня вокруг желтее солнца и белее пены волн, и немного даже жжет глаза, как соленая морская вода.

Лиса знает, что существует такая красота, от которой дух захватывает, и ты не можешь вдохнуть, не можешь выдохнуть, и только застываешь, как лучшая статуя руки мастера. Но такая красота — ей говорят, такая красота в ней самой, и Лисе смешно трясет волосами, когда отказывается верить в очевидные свидетельства теплового удара.

Лиса не любит зонты, а любит небо, полосато-бесконечное и такое невероятно близкое. И облака распарывают его по швам, точно каким ножом. Плюшевое небо, сколько же в тебе таится облачной ваты, думает Лиса. Плюшевое небо, давай я возьму тебя как подарок на день рождения, обещаю, я не буду распарывать тебя, я буду любить тебя, я буду-буду-буду, — Лиса смеется — буду-буду играть с тобой и спать в обнимку.
Только представь, говорит Лиса, забраться под теплое одеяло, или под уютный плед, или под простыню, и спать в обнимку с небом, как с любимой игрушкой. Я очень бережная, добавляет Лиса.

Я верю тебе и это дарю плюшевое небо.
Дарю весь зимний снег.
Возьми этот небесный посох, он похож на снег, на пену волн, на облака, а еще на одуванчики и хлопок. Возьми.
Я бы подарил тебе всю красоту этого несовершенного мира, я бы выжал ее и создал заново, но не могу. Не могу, потому что вся она — красота — в тебе. Вся любовь этого мира — в тебе. Весь свет — в тебе. Весь свет — это ты.

Лиса смеется снова, собирает волосы и тут же хватает руками свой подарок. Небо умещается в ее ладонях, солнце похоже на веснушку, облака вьются браслетами вокруг ее запястий. Лиса знает, что и снег ее, и зимы теперь ее, и весь мир теперь ее.
Это огромное, всеобъемлющее чувство причастности к целому миру, чувство единения со всем светом, чувство нужности наполняет Лису, и она смеется от счастья. Она не обладает, она существует. И от этого дух захватывает, и она не может вдохнуть, не может выдохнуть, и только застывает, как лучшая статуя.

И я задыхаюсь вместе с тобой.
Ты — это целый мир.

@темы: Рихито-сама, ангелы - всегда босые...

---

Я сходил на концерт Placebo и решил принести немного этого чувства в дневник. Поэтому эти несколько слов — в вашу честь.

Placebo, Brian Molko — Meds на Яндекс.Музыке

Люби меня. Это прихоть.
Люби меня. Это приказ.
Люби меня. Это молитва.

Кевин молится улыбающемуся богу; он похож на кошку, гуляющую саму по себе; он похож на волны, раз за разом бьющиеся о скалы; он похож на бесконечную пустоту внутри еще более бесконечной пустоты.
Кевин, который портит новые рубашки и презентабельные пиджаки Диего; Кевин, у которого любовь к сигарам и аллергия на табак; Кевин, который знает, что Стрекс — это все; этот Кевин повторяет свою молитву раз за разом, и почти не верит в улыбающегося бога. Почти не верит в себя.
Кевин захлебывается своим одиночеством и смеется, когда видит Диего.

@темы: ангелы - всегда босые..., Рихито-сама, wtnv: guns don't kill people, обсессивно-компульсивное расстройство

---

На волосы дождь оседает каплями,
Точно терновый какой венец.
Мария зябко поводит крыльями,
Слушая крики чужих сердец,

Шепчет, будто ее все бросили:
«Отче наш, иже еси на небеси,
Спаси их всех, Господи,
Спаси.

Спаси же их, всех и каждого,
Не оставь во грехе, во зле, во лжи,
Чтобы было поменьше страшного,
Чтобы нашелся ловец во ржи

И поймал их всех. Будь ловцом.
Будь нашим светом и нашей тьмой,
Будь нам опорою и отцом,
Даруй им всем, я прошу, покой».

Мария склоняет голову:
«Прошу Тебя, милый, Господи,
Чтобы досталось поровну
Счастья на целый мир,

Чтобы поменьше плакали,
Прятались за дверьми,
Чтоб никогда не падали,
И оставались всегда людьми.

Чтобы каждый, Господи, слышишь,
Чтобы каждый нашел свое,
Чтобы никто не остался лишним,
Чтобы знал, для чего живет.

Не прошу тебя о награде.
Отче наш, иже еси на небеси,
Спаси их всех, обязательно.
Спаси».

@темы: Рихито-сама, возьми на кухне нож, разрежь меня на части

---

Интервенция

Тайлер всегда волнуется, когда Джеймс не берет трубку. Может быть, у него просто нет настроения, или он спит, или забыл телефон дома. Джеймс любит игнорировать людей, даже если это Тайлер. Но еще больше Джеймс любит пропадать из поля зрения и понемногу убивать себя.
Это не очень страшно, думает Тайлер, когда садится в шестой автобус за последние два часа. От Джеймса нет вестей уже четыре дня, и это было бы почти нормально, если бы Тайлер не знал его так хорошо. Завтра Джеймсу нужно прийти на работу, но его сознательность – не лучшая порука.

Дома у Джеймса Тайлер бывает очень редко; сам Джеймс, впрочем, тоже. Это маленькая квартира, которую можно пройти из конца в конец за шесть секунд, вся заставленная книгами и отжившей свой век техникой. На полках книги, на полу книги, у стен книги, они же и на столах – обеденном и письменном. Поверх книг телефоны, провода, внутренности каких-то таинственных механизмов. Джеймс не любит технику, не любит практически ничего, что не касается книг, и не любит свою квартиру – поэтому тоже.
Тайлер был здесь два часа назад, когда только решил непременно найти Джеймса. Внутри тихо, дверь заперта, окна занавешены. Сейчас он возвращается, потому что во всем городе не так много мест, куда может сбежать Джеймс, и все из них Тайлер уже обошел.
Это можно было бы назвать вторжением или даже интервенцией.

Тайлер знает, где Джеймс прячет ключ – наверное, поэтому и не достал его сразу. Вопрос доверия, вопрос готовности быть найденным, вопрос готовности быть пойманным.
Между стопками книг худого, без малого прозрачного Джеймса почти не видно. Тайлер отодвигает в стороны книги, раскрытые в начале, в конце, на середине. Страницы недовольно шуршат, но даже дрожащими руками и в судорожной спешке можно не помять их. Джеймс бы не хотел этого.
Джеймс бы не хотел, чтобы Тайлер видел его сейчас.

– Я волновался, – Тайлер придерживает Джемса, облокотившегося на него.
– А я нет, – звучит почти что грубо, если бы можно было на минуточку предположить, что у Джеймса остались силы на грубость.
– Неужели тебе настолько интересней общество Тцары, чем мое? – это даже не обида, но любопытство. Оно на вкус что слишком крепкий зеленый чай и слегка похрустывает, как шербет.
– Просто ты всегда слишком трезв, – Джеймс с усталым смешком отталкивает от себя «Говорить в одиночку».
– Ты мог бы даже брать с меня пример, – осторожно замечает Тайлер.
Домашняя обстановка не делает Джеймса ни добрее, ни радостнее. Он время от времени забывает дышать и злится на самообладание Тайлера. Хочется разбить ему лицо и порезать себе руки, чтобы он перестал быть таким спокойным и хотя бы раз в жизни проявил эмоции, с глухим раздражением думает Джеймс.
– Уходи. «Мне гнить на века и века, мириады веков! Эту боль, этот стыд на меня опрокинул блаженных богов новоявленный князь», – он исчерпывающе объясняет свое поведение. Эсхил, думает он, Эсхил – это далеко не выбор победителей.
Джеймс хочет и дальше лежать на полу в компании Тацита, Кафки и прочих мертвецов. Он чувствует себя мертвой птицей, и боится, что однажды Тайлер начнет набивать себе карманы камнями.
– В следующий раз позови меня на собрание общества мертвых поэтов, хорошо? – просит Тайлер, и в этой просьбе – его чувство вины, его тревога, его боязнь, его участие. Его необъятная любовь.

Он нарушает суверенитет.
В мире становится на одно независимое государство меньше
и на двух близких людей больше.

@темы: Рихито-сама, ангелы - всегда босые...

---

Издалека цветы кажутся почти красивыми. Вблизи они оказываются едва ли не обгрызенными неведомой недотыкомкой – до того облезлые.
Если зима отведена под каждодневные смерти, то весна – самое светлое время, когда жизнь чувствуется с каждым вздохом все острее.

Джеймс качает головой, хмурится, скорбно опускает глаза, но не может долго держаться – он слишком счастлив, чтобы злиться. Он слишком счастлив, чтобы видеть людей, выдерживать чужой негатив, отказываться от предложений.
Джеймс не может отказать и себе – в рассказах, в озвучивании мыслей, в язвительных замечаниях. Он улыбается и смеется, понимая, что ощущение счастья плещется внутри него, и никуда от этого не деться.
Джеймс говорит о том, что не хочет возвращаться в пустой дом. Это обреченность, поясняет он и вздыхает, но тут же снова начинает смеяться – он и не собирается домой.

Тайлер ждет его; каждый вечер, несмотря на то, что Джеймс освобождается все позже и позже. Джеймс проходит мимо несовершенных цветов к совершенному Тайлеру, и в этом заключается особая радость бытия.
Джеймс снимает куртку и остается в рубашке с коротким рукавом – ему больше незачем прятаться и не от кого убегать. Он доверяет Тайлеру настолько, что прикосновения не делают ему больно.
Тайлер знает это и кладет руку ему на плечо.

Когда Джеймс говорит, кажется, что ему не нужен собеседник. Тайлер добродушно смеется над его монологами, и они сами собой превращаются в диалоги. Джеймс недолюбливает общение, но раз за разом открывает для себя прелесть разговоров. И это тоже счастье.
У Тайлера уютно и всегда свежий чай в простых икеевских чашках. Джеймс любит останавливаться перед книжным шкафом и выбирать что-нибудь на почитать, любит большую кровать и мягкие подушки, любит устроиться поудобнее и, пока Тайлер занимается, звонить сестре. Джеймс обожает зачитывать выдержки из книг и слушать, как Тайлер по памяти продолжает отрывки. Этот быт входит в привычку, и постепенно Джеймс учится не срываться с места в панике, что вот-вот все обернется катастрофой.
Раньше Тайлер мог успокаивать его своим спокойствием, не приближаясь. Тогда Джеймс разбивался каждый раз, когда Тайлер подходил слишком близко. С каждым днем все ближе.
Ближе.
Ближе.
Ближе.
Однажды Тайлер обнял его, и больше Джеймс не боится.

Это почти идиллия – понятия сместились, и дорога домой превратилась в дорогу к Тайлеру. Все несовершенства Вселенной кажутся всего лишь аппликацией.
Джеймс желает Тайлеру спокойной ночи и знает, что больше не существует причин неспокойствия.

@темы: Рихито-сама, ангелы - всегда босые...

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Весна расправляет крылья, затекшую шею тянет,
Выгнется, будто кошка, только ее и гладь.
Медея в красивом шарфе и с лаки страйк в кармане,
В линзах за тьмой стекольной прячет счастливый взгляд.

Слова застывают в горле, холодом рек тревожат,
Руки прекрасно помнят тусклую сталь и лес.
Медея была в рубашке, в мурашках ее вся кожа,
Вокруг танцевал невидный сказочный мелкий бес.

Теперь же совсем иначе, не нужно гнезда из пледов,
Холод давно растаял, как предрассветный сон.
Медее покой не нужен. Тянется за сигаретой.
Весной наступает время, когда ты во всех влюблен.

Весна заполняет мысли, что тонешь в зеленом свете,
Будто сама природа тебя провожает в путь.
Медею толкает в спину сильный, но славный ветер.
Медея шагает прямо, но вдруг решит повернуть.

За каждым углом ждет счастье, ты только свернуть попробуй.
Зорко одно лишь сердце. Верь и шагай смелей.
Медея идет. Шаги же ей создают дорогу.
Сегодня Медея станет счастливейшей из людей.

@темы: Рихито-сама, возьми на кухне нож, разрежь меня на части

---

Всех скоро отпустит, и как обычно мы, два дебила... (Коняш)

ФЕСТ ИМЕНИ НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ ФАНДОМОВ
Тур 1, он же последний

1.1. «Pilou enjoying a quick snack. Me being silly». #badbanana
1.2. Пилу хочет выйти на сцену с радужным символом. — «Какой же ты придурок, неужели не можешь признаться как-то потише».
1.3. Лисе Рённе застает за кулисами обнимающихся Николая и Пилу. #goodluck
1.4. Пилу очень старается на сцене походить на Николая. — «Я могу научить тебя и более интересным вещам».
1.5. Николая застает Пилу, пытающегося играть на фортепиано. — «Это просто», — кладет свои пальцы поверх пальцев Пилу.
1.6. Учить вместе английский по песням конкурсантов: «you're all alone, no shoulder wants you to lean on, you thought this world was too cold and you've made up a whole new world».
1.7. В преддверии финала ведущие отправились на совместный уикенд, но организаторы по ошибке забронировали только два номера. Один номер решено отдать Лисе, во втором поселяются Пилу и Николай. Тесниться на одной постели, тянуть одеяло на себя.
1.8. Ревность Пилу к журналистам-коллегам Николая, с которыми тот время от времени свободно общается вне сцены.
1.9. Болеть за разных участников. Саркастичные комментарии за кадром.
1.10. Пилить совместные луки в твиттер. «Слишком откровенно...» — «Публика любит нас!»

@темы: От чего умер твой последний раб?, Рихито-сама

---

В ночи догорающие остовы наших жизней еще пылали, а сейчас — уже тлеют.
В четыре ночи Коняш кричала: ВСТАНЬ И ПИШИ, — у меня не было выбора. (Выбора не было, зато телефон под рукой был.)
(А еще мы нашли твиттер Коппеля и снова сгорели.)

Йохан любит сидеть в четырех стенах, возиться с техникой и ездить на велосипеде. У Йохана небольшая кухня, аккуратные занавески на окнах и искусственные цветы на подоконнике. В шкафу Йохана много одинаковых свитеров, футболок и джинсов, так что он редко заморачивается с одежкой, кроме особых случаев. Йохан предпочитает пиво и большие скопления народа, где никто не будет вступать с ним в разговоры.

Николай любит находиться в центре внимания, травить анекдоты и читать в метро газеты. У Николая уютная гостиная с картинами на стенах, узорной салфеткой на столике и огромным телевизором. В шкафу Николая немного одежды, но вся она разная; он предпочитает гавайские рубашки, но гордится коллекцией галстуков. Николай недолюбливает необразованный сброд, который даже не может поддержать разговора о классической музыке, но все равно появляется на всех псевдоинтеллектуальных тусовках города.

- Выход через десять, девять, восемь…
Йохан почти совсем не нервничает, но взволнован присутствием Николая. Тот строит из себя невесть что, широко улыбается и в течение вечера время от времени интересуется, не поддел ли Йохан по привычке свитер под рубашку. За шесть секунд до выхода он тянется проверить, и Йохан бьет его по пальцам.
Николай совсем не выглядит расстроенным.
За две секунды до выхода он проводит рукой по своим чересчур длинным волосам и поправляет очки. Йохан старательно его игнорирует.

Слишком большая сцена для них обоих - приходится улыбаться шире, а руками размахивать сильнее, так что Йохан постоянно грозится сбить с Николая спесь. Этикет не позволяет Николаю отходить от коллеги, поэтому когда только они оказываются за сценой, он хватает его за руку и тянет на себя.
В суматохе закулисья никому нет дела до разборок ведущих - да и вне закулисья тоже, откровенно говоря.
- Пиджак помнешь, - предупреждает Йохан, не пытаясь вырвать руку во избежание провокаций.
- Со сцены не видно, - приглушенно смеется Николай. У него выходит почти язвительно, но недостаточно остро. Он не хочет обижать Йохана.
- Это не консерватория. Здесь камеры, - напоминает Йохан, не слишком обрадовавшийся подачке.
- А ты не чересчур щепетилен, парень с одним свитером? Костюмеры всегда подберут тебе что-нибудь, в конце концов.
Свободной рукой Йохан поправляет свою бабочку и, осторожно, заодно галстук Николая.
- Как бы тебе самому не понадобилась помощь костюмеров. Ты слишком небрежен.
Николай смеется уже громче и злее, отпуская руку Йохана.

- Выход через десять, девять, восемь…
Николай успевает взъерошить аккуратно уложенные волосы Йохана, прежде чем блистательно появиться на сцене, где он никому не нужен. Йохан успевает запомнить номер и адрес Николая и прячет смартфон в пакет с уложенным свитером.
Пакет стоит рядом со стулом, на спинке которого покоится цветастая рубашка. Собираться им вместе.
Ехать домой - тоже.

@темы: Рихито-сама, ангелы - всегда босые...

---

Творческое объединение «Две горящие жопы и Бальзак» представляет!

Удивительная история, полная отчаяния и боли, боли и отчаяния!
Страдания Синернист Инкорпорейтед!
*

очень длинная история о «Золотой бабочке», съемках, жизни режиссеров и прочем.

Несмотря ни на что, мы взяли второе место за режиссерскую работу, и это вин, потому что, ну, второ-, третье- и четверокурсники тоже снимали. А мы первокуры. И мы всех сделали.
Фишка в том, что первого места не было — оно должно было быть нашим, но вышел косяк со съемками, у нас откровенно нездешняя комната присутствует (старшаки сказали, что можно, а мы и поверили), а у остальных отснятый заранее материал не столь навязчивый. Поэтому нам дали только второе место, но а номинации мест было три — третье, второе и мы.

Антон Привольнов отметил отсутствие клише в нашей работе, ее глубину и осмысленность. Он сказал, что ему понравилось! Между прочим, не всем такое перепало.
Эвклид Кюрдзидис долго восхищался нашей работой с актерами и просто проделанной нами работой.
Вполне достойно для первокурсников~

Вот, собственно, и фильм, если кто вдруг действительно заинтересовался :з

@темы: Рихито-сама, РКТ: журавлик, приземлившийся на ладонь

---

Не то, чтобы я собирался участвовать в Неделе Поэзии, но. (Не в соо — значит, не официально и вообще вы ничего не докажете, ловко решил я. Поэтому никаких лирических мотивов не соблюдаю. Ай да Микадо. Дезертблаффский вариант — ни бреда, ни паранойи, все улыбаются и счастливы.)

1.
Мир до травинки выжжен, солнце палит нещадно,
Воздух трещит негромко, точно прямой эфир.
Мальчик глядит спокойно, горечь вдыхает жадно,
Он как король, ей-богу, Светлость Его — Тильтиль.

Нет ни лесов, ни пастбищ, нет ни морей, ни рек, и
Нынче куда ни глянешь — пепел, да и песок.
Духам теперь не нужно думать о человеке,
Можно оставить страхи в прошлом других эпох.

Только Тиильтиль уверен, все это — очень плохо.
Нужно искать кого-то, нужно скорей идти,
Где-то в большой пустыне ждет его этот кто-то,
Только не помнит, кто же, духов король Тильтиль.

Мальчик корону снимет, точно зверька положит,
Белым песком пустыни сверху припорошит.
Сердце зовет куда-то, больно, почти до дрожи.
Дух с волосами цвета самой прекрасной ржи

Губ уголки поднимет, шире глаза раскроет,
Двинется в путь-дорогу. И поперек, и вдоль
Он перейдет пустыню. В горле свербит от зноя.
Ищущий, да обрящет, — духов решил король.

2.
Ночью не спит Иуда, рыжие космы гладит,
тихо считает звезды, ищет средь них одну.
Шепчет, что все во имя, все для Тебя, все ради!..
Небо большой волною тащит его ко дну.

Добрый смешной Иуда весь из любви и чести,
руки дрожат от боли за человечий грех.
Плачет в ночи Иуда, грезит о доброй вести.
Утром он снова в форме. Душит Иуду смех:

вот же куда приводят вера в добро и правду,
люди над ним смеются, он же — сам громче их.
Вся же Его забота — только его по праву,
только Иуде можно. Истину он постиг.

Псом он бежит за стаей, ластится, подвывает,
рыжей макушкой просит: ну-ка, меня погладь!
Он человек, и что же? Так и с людьми бывает,
это зовется «верность», это же — «навсегда».

Все его только терпят, нет ни любви, ни ласки.
Тише скулит Иуда, только все громче смех.
Дробно и зло хохочет, строит щенячьи глазки,
в резких порывах смеха слышится звон монет.

3.
Твой мир - твердыня, каких немного,
ты знаешь точно, каков он есть.
Шарфом мотаешь больное горло,
решаешь Замок (а вдруг) прочесть,

а мир прозрачен, хрустален, хрупок,
как будто первый февральский лед.
Яичный глаз и чуть-чуть скорлупок,
и самый майский тягучий мед -

такой на вкус, хоть на вид - конфета,
банальный в фантике леденец…
Твой мир - и в сумерках, и в рассветах,
и в книжных строчках он, наконец,

и в песнях, в смехе, в словах, в молчаньи,
а все же цельный - смелей, коснись.
Твой мир не Замок, ты не печалься,
твой мир - как стая свободных птиц.

Но ты устанешь, махнешь бессильно
рукой на свору лихих чудес.

Тебе внушали, что мир незыблем,
но ты моргнула, и мир исчез.

4.
Сольвейг бежит, как спринтер, чтобы упасть под вечер,
Больно обнять колени, сжаться в сплошной комок.
Сольвейг всего боится, всех избегает встреч и
Тихо скулит от боли, воет на потолок.

Смилла гуляет по небу, кедами — по аллеям.
Смилла идет по городу, жизни в ней на троих,
Тихо вдыхает воздух, радость конца апреля,
В ней поселилось светлое чувство большой любви.

Сольвейг хватает воздух, дышит с трудом едва-то.
Тени вокруг сгустились, стали вокруг в кольцо.
Сольвейг зажмурит веки, чтобы ослепшим взглядом
Ей не смотреть на жуткое злобное их лицо.

Смилла заходит в комнату, громко о чем-то шепчет,
В ней — океан улыбок, смеха, беспечных тем,
В ней очень много силы. Руки кладет на плечи
Юной незрячей Сольвейг, силы дает ей все.

Сольвейг тихонько всхлипнет, слезы утрет ладонью,
Будет внимать веянью теплых весенних дней.
Знает всегда: дождется. Рада малышка Сольвейг.
Комнату заполняет чистый и звонкий смех.

запись создана: 21.04.2014 в 00:02

@темы: возьми на кухне нож, разрежь меня на части, Рихито-сама, wtnv: guns don't kill people

---

Название: welcome to blind addiction
Автор: Mikado Sartre, the Desperate Times journalist
Фандом: Welcome to Night Vale
Размер: мини, 1003 слова
Персонажи: Кевин, Диего
Категория: джен, слеш
Жанр: романс
Рейтинг: G – PG-13
Краткое содержание: «Мир нараспашку, на поводке серебряном Бог задремал, уставший меня учить. Если погладить теплый хребет поребрика - сытой довольной кошкой асфальт урчит что-то дикарско-латино-американское, чтобы вдохнуть на миг — и живешь едва...» (Аля Кудряшева)

текст

@темы: ангелы - всегда босые..., Рихито-сама, wtnv: guns don't kill people

---

Воздух исчерпан. Мир сократился до пары квадратных лье.
Вергилий царапает горло в тщетной попытке вздохнуть.
Из целого света ему очень нужен только один человек.
Вергилий бы рад, будь на том месте еще кто-нибудь.

Сотни галактик одною ведомы рукой и все собраны ей,
Точно колье из подобранных бусин — полуночных звезд.
После рассвета гаснут цепочки безжизненных фонарей,
Перед закатом опять загораются сотни бесчисленных верст.

Мир беспредельный весь уместился в сердце царя царей,
Он это сердце вырежет, как некогда глотки своим врагам.

Тихо. Вергилий идет к человеку, важнейшему из людей
И мир бесполезный приносит к его ногам.

@темы: возьми на кухне нож, разрежь меня на части, Рихито-сама, DMC: счастливые дети тьмы, несчастные дети солнца

---

С днем рождения, Коняш

Смилла довольно жмурится, книгу прижав к груди.
Ставит к таким же томикам в косо-сажéнный ряд.
Смилле порою чудится: нужно скорей идти,
Нужно бежать. Истории там, впереди, горят.

Смилла почти что кошка, жизней живёт немало,
В этом её проклятье, в этом — её же дар.

День донельзя пригожий. Каждый из сот кварталов
Будто бы снял заклятье зимних колючих чар.

Смилла колдует изредка строчками истых слов,
Вот и сейчас расщедрилась: солнце на небеса.
Смилла — колдунья-искорка. Тысячи голосов
В лад говорят кащеевой смертью в ее глазах.

Смилла идет по улице, чары внутри неё.
Следом за нею тянется магии вечной шлейф,
Вечной и рьяной спутницы. Небо — прозрачный лёд.
Ветки весь день качаются. От часу час светлей.

Смилле сидеть бы в Башне, в сказочной стороне.
Вот же какие глупости — Смилле не усидеть.
Ей и дракон не страшен, нет для колдуньи стен,
Ей по зубам все трудности. И, разорвавши сеть,

Смилла однажды кинулась голову очертя
Прямо в такую бурную нашу земную жизнь.
Вот уже и забылась в ней. Шуточки бытия.
С ней же пришёл в подлунную пропасть за полем ржи

Спутник колдуньи-искорки. Моря синей глаза,
Сталью сереют крылья, ну а внутри — огонь.

Небо сегодня чистое, щедро на чудеса.
Последнюю из валькирий Смилла ведёт с собой.

Это дракон из Башни той, где Смилле бы всё сидеть.
Дракон не простой — валькирия. Главное — не уйдёт,
Будет с колдуньей взбалмошной в шуме и в тишине.
И Смилла расправит крылья:

Внимание.
Старт.
На взлёт.

@темы: Рихито-сама, возьми на кухне нож, разрежь меня на части

---

Название: Silence | Noise
Автор: Mikado Sartre, the Desperate Times journalist
Фандом: Welcome to Night Vale
Размер: мини, 1052 слова
Персонажи: Сесил, Карлос
Категория: джен, слеш
Жанр: романс
Рейтинг: G – PG-13
Краткое содержание: «Эта болезнь не к смерти» (Иоанн, 11, 4).
«Ибо на языке людей смерть — это конец всего, и, как они говорят, пока есть жизнь, есть надежда» (Кьеркегор)
Посвящение: Тини~, которая однажды изменит мир

текст

@темы: Рихито-сама, wtnv: guns don't kill people, ангелы - всегда босые...

---

Венок из одуванчиков

— ...все неприятности, которые со мной уже приключились за сегодня, — С. появляется в дверях, уже заканчивая начатую еще на улице фразу. Как и большинство его высказываний, она предназначается скорее пустоте, нежели реальному собеседнику, но Н. все равно качает головой в ответ.
Дома светло и немного душно. С. хмуро смотрит на коленки Вселенной, потому что трудно увидеть все, не поднимая глаз.
Н. помогает снять пальто.
— Ты похож на Шерлока, — замечает он. — Значит, ты высокоактивный социопат?
— Хватит нести чушь, — отмахивается С., выкладывая на стол в прихожей все из карманов. Звенят монеты, спутанно сворачиваются наушники, громко стукается о поверхность стола зарядка для мобильника, сам мобильник небрежно падает рядом, напоследок — связка ключей, сторублевая купюра и удостоверение преподавателя в режущей глаз красной обложке.
Избавившись от всей мелочи, которая сопутствует ему вне дома, С. будто бы выпрямляется и даже меньше сутулится, он поднимает глаза от пола и неожиданно улыбается. Его улыбка предназначена пустоте, миру вокруг и Н. Его улыбка светлая и очень красивая. Его улыбка на вкус как шоколадные драже, — это уже из личного опыта Н.

— Как прошел день? — Н. искоса смотрит на то, как С. расстегивает рубашку. — По тебе скучали?
— Лучше бы они этого не делали, — С. вешает рубашку на спинку стула и натягивает домашнюю футболку на три размера больше нужного. — Одни ходят где ни попадя. Другие сидят где не следует. Они учиться пришли или весну праздновать?
— А ты не любишь весну? — Н. идет на кухню ставить чайник и слышит, как С. отвечает, будто и не заметив его ухода.
— Нет. Ну весна, и дальше что?
— Твой день рождения скоро, — напоминает Н.
— Я очень рад, и что? — повторяет С., появляясь в кухне. Когда речь не идет об университете, он улыбается. Его тон не меняется, его речь не меняется, но он сам — о, с ним происходят... метаморфозы.

С. не хватает венка из одуванчиков, — но, когда Н. сообщает ему об этом со смехом, С. недовольно хмурит брови и отпускает шуточку про Брэдбери. С. вернулся, и он рад этому — и Н. рад, и эта радость удваивается взаимностью. С. было душно и тесно там, среди гор и бескрайнего неба, среди людей и глобальной суеты. Он ведь потому и работал у себя на факультете — остался там так естественно, будто просто пришел однажды и решил не уходить. Преподаватели не сразу поняли, что он теперь коллега, а он просто стал частью факультета. И за его пределами, далеко от него, без возможности вернуться — тяжело.
С. прихлебывает чай и обсуждает с Н. последние новости и недавно прочитанные книги, потому что из этого состоит их жизнь. Им нравится эта жизнь. Для С. это — часть целого.

Когда С. улыбается, хочется улыбнуться в ответ. Из его облика пропадает неприязнь к действительности, пропадает раздражение жизнью, пропадает страх. Страх не объективный, но законсервированный, спрессованный, отравляющий изнутри и немного прорывающийся наружу. Этот страх заставляет в каждом слове и жесте искать подвох, в каждом встречном видеть врага, в каждом поступке встречать насмешку.
С. не любит зрительный контакт и глупых собеседников.
Н. любит С. и его улыбку.

@темы: ангелы - всегда босые..., Рихито-сама